Стихотворение – это окончательная правда
«Пятеро детей у тебя, оторвало ноги на войне или ты сирота – мне всё равно, главное, чтобы книга была хорошая. Никого не интересует твоя личная судьба. О поэзии говорит только текст. Что ты знаешь о Шекспире? Зачем тебе знать его биографию? Ты лучше поймешь Гамлета?»
Принято говорить «Леха» об Алексее Никонове, но после интервью не получается. Поэт из Санкт-Петербурга 42-х лет, солист группы «Последние танки в Париже» (ПТВП).
Мой кризис творчества происходит постоянно. Перед любым подъемом должен быть спад. Поэтому я не особо из-за этого комплексую. Я научился пережидать.
Главный поэт в моей жизни – Артюр Рембо. После него я начал писать: первый раз в 20 лет. До этого ни строчки.
|
|
– А из отечественных авторов?
– Пушкин. Из современных – Мандельштам.
– Так он не современный.
– Да что такое 60 лет для поэзии? Мандельштам куда живее некоторых.
|
|
Ни один поэт не чувствует себя понятым. Поэтому, наверное, они и пишут. Чтобы можно было оценить самих себя сверху, под весом уже прочитанного, который на тебя давит. Например, когда современникам Пушкина казалось, что он уже слишком оценен, история показала, что ничего подобного.
К сожалению, я уже не представляю, как выглядит мой читатель. Раньше представлял. Думал, что представляю.
– Как ты раньше представлял?
– Как себя.
– А оказалось, что диапазон шире?
– Намного. Меня удивляют те, кто меня читает, значит, я неадекватно представляю свою аудиторию.
|
|
Мне повезло, я могу заниматься тем, что пишу стихи. Ну как повезло – 20 лет уже прошло. Пробовал ходить на работу когда-то: работал санитаром транспортной бригады в больнице, менял валюту, потом месяц работал в ларьке и продавал какую-то х%»ню, сторожил какой-то лес. Проработал в общей сложности в своей жизни полгода, может.
– Ты какое место хотел бы занимать в разворачивающихся событиях?
– Я вне системы. По поему убеждению – это игры нечестных.
|
|
Нельзя ничего положительного сказать о нашей эпохе. Всё, что сейчас происходит, – это отвратительно. Еще два года назад было терпимее. И, как минимум, я ощущаю изменения через деньги. Как максимум – половина моих друзей сошли с ума. Вообще на многих людей начинаешь по-другому смотреть, когда наступают серьезные исторические события. И все проблемы эпохи потребительства оказываются вторичными, когда ощущаешь стадию войны, и это только начало.
– Музу потрогать можно?
– Нет, конечно. В том то и дело: если бы ее можно было потрогать, она бы кончилась очень быстро.
|
|
Любой всплеск искусства означает закат культуры или его приближение. Это по моему сугубо личному убеждению. По Прусту, настоящее искусство должно быть живым организмом, а значит, имеет схему взлетов и падений. Я с этим не соглашусь, конечно, но это красивая теория.
Должна быть муза. «Поэт без музы обречен». А если есть, то ждешь – она сама все сделает за тебя.
– Должен ли ты испытывать чувство влюбленности, когда пишешь?
– Мне 42 года, какая влюбленность, когда тебе будет столько же, ты поймешь.
|
|
Когда у Петрарки умерла его возлюбленная, он все свои стихи кинул ей в гроб. А потом через несколько лет откопал и достал. Другой подарил :)
Я испытываю чувство «не врать своей музе». Вот писал стихотворение, и предо мной на стене встали часы, я просто ужаснулся. В конце стихотворения всегда ставлю дату и время. Вот кого я не хотел обманывать? Музу! Себя-то ладно, можно обмануть, музу не обманешь.
Стих и ложь – взаимоисключающие вещи. Ты не можешь наврать в поэзии: стихотворение – это окончательная правда.
Я не хочу читать экспрессивно, вижу в этом элементы буржуазности, но у меня по-другому не получается. За поэта не говорит его манера чтения или биография, как уже ранее говорили. Я из-за манеры чтения долго Бродского не мог слушать, в детстве читал, а когда Интернет появился, я даже был возмущен. Видимо, чтение – это почерк поэта. Вот кто читал круто, так это Сергей Есенин.
Кто такой поэт без России? Но я очень опечален тем, что сейчас происходит. В России я больше всего люблю простоту: нелюбовь говорить высокие вещи. Но при этом у нас самая красивая поэзия.
Назад